Мрачные предсказания Владислава Суркова

Это его третий за 15 лет текст, претендующий на определённую эпохальность. Но если в публикации 2006 года «Национализация будущего: параграфы pro суверенную демократию» речь шла о политическом конструировании, в статье 2019 года «Долгое государство Путина: о том, что здесь вообще происходит» – о стратегии «большого транзита», и теперь публике предъявлена весьма неприятная, чтобы не сказать страшная, футурология.

Сурков рисует картину будущего крупными мазками, не углубляясь в детали. Его интересуют отдалённые последствия применения цифровых технологий в политической сфере: трансформация политической системы, активные игроки, новые формы государственности. Путь в новый цифровой мир намечен в футурологии Суркова в виде своеобразной дорожной карты – последовательности зафиксированных в статье точек перехода. Конечный пункт – мир Машины (с большой буквы), в котором «выбор (для людей) будет невелик – быть в гостях у Машины либо в услужении у неё».

В феврале 2020 года, сразу после ухода с государственной службы Сурков признался, что ему «интересно работать в жанре контрреализма», когда «надо действовать против реальности, менять её, переделывать». Скорее всего именно эта склонность Суркова к взламыванию реальности стала побудительным мотивом для его футурологических изысканий.

Она же определила и методологический подход, о котором весьма откровенно сказано в начале статьи: «Память о приобретённом опыте влияет на нас не больше, чем предчувствие опыта предстоящего… Обе эти большие галлюцинации сотканы из размытых образов. В них примерно поровну фактов и фикций. Как поставленные друг напротив друга зеркала, память и предвидение заводят нас в бесконечный туннель взаимных отражений, создавая иллюзию вечности».

Сюда же можно отнести принципиально важный вывод о необоснованности превосходства истории над футурологией.

Такая нарочитая внеисторичность свидетельствуют о готовности Суркова больше полагаться на свои ощущения надвигающегося будущего, то есть следовать за собственной фантазией.

При таком настрое впору садиться за написание романа-антиутопии.

Не исключено, что рано или поздно такая книга появится. Не зря же Суркову приписывают авторство романов «Околоноля» (2009 год) и «Ультранормальность» (2017 год). Их номинальным автором является никому не известный Натан Дубовицкий, который сопроводил выход второго романа, посвящённого большому транзиту 2024 года, пресс-релизом с рассуждениями о «возвратно-поступательном понимании времени», «проблемах, для которых не предусмотрено никаких механизмов отмены и снятия», и выводом о необходимости «закрыть этот старый гештальт».

Смысловые и образные пересечения текстов Суркова и Дубовицкого, а также некоторые стилистические совпадения (налёт абсурдности, роль силовиков-спецслужб, непроработанность деталей) можно рассматривать как косвенное подтверждение принадлежности их одному автору. И тогда получается, что, не имея возможности полностью реализовать на госслужбе свой потенциал взломщика реальности, Сурков закрывал этот гештальт через написание романов.

В этом контексте последнюю статью Суркова можно рассматривать как синопсис очередного романа Дубовицкого, а некоторые фрагменты текста – как заготовки для будущего анонса: «Краткое описание государств отдалённого будущего. Без претензий на полноту картины. Но с гарантией её реалистичности. Никаких домыслов и гаданий. Только сухие футуристические факты».

Наш век Сурков описывает как время борьбы за раздел и колонизацию киберпространства, «войн за американское наследство», среди которых может быть и ядерная, смут, реформ и революций. По итогам этих столкновений к началу следующего века появятся новые типы государств.

Первый этап этого процесса начнётся с кризиса представительной демократии. Его спровоцирует появление технических возможностей для прямого волеизъявления граждан по любым волнующим их вопросам. Введение электронного голосования сделает ненужным дорогостоящий институт депутатов: место парламента займут «средства связи, алгоритмы и модераторы».

Второй этап – появление цифрового государства. Вожди и их группы поддержки, лоялисты и оппозиция уйдут в виртуальную реальность. Роль политического класса будут играть владельцы алгоритмов – IT-гиганты, дружественные интерфейсы которых будут обращены к пользователям, а боковые двери с доступом к данным открыты для спецслужб. В итоге реальными игроками останутся только цифровики и силовики.

Такое высокотехнологичное государство Сурков называет «безлюдной демократией», что является классическим примером оксюморона: греческое «демос» – это и есть народ, то есть люди.

Третий этап – выстраивание на платформе безлюдной демократии «линейки вторичных и промежуточных моделей политического существования». Сурков описывает четыре типа таких государств. Карликовые сверхдержавы – это результат наращивания кибернетических ресурсов небольшими странами, что позволит им «контролировать значительную часть пока ещё “ничейного” киберпространства и при необходимости парализовать военные и экономические потенциалы самых больших государств».

Экологические диктатуры – следствие экологических проблем, дефицита ресурсов и решений о принудительном ограничении потребления. Ответные «восстания воинствующих шопоголиков, гедонистов и консьюмеристов потрясут основы социального порядка и вызовут встречные массовые репрессии. Так сформируются экологические диктатуры с недобрым лицом Г. Тунберг на гербах и банкнотах».

Постпатриотические, постнациональные государства появляются на фоне замещения иррациональных ценностей национальных государств (патриотизма, героизма, долга, почитания предков) культом комфорта и торгово-прагматичного взгляда на отношения личности и социума. Центрами этих союзов «по расчёту», а не «по любви к отечеству» станут городские агломерации, на базе которых оформятся объединения меркантильных людей без роду и племени.

Сурков называет эти сообщества «либертарианским идеалом государства как гипертрофированного коворкинга, не отягощённого сентиментальной идеологией долга и верности».

Виртуальные республики – это государства без территории, населением которых являются «цифровые двойники реальных людей и абсолютно бестелесные чистопородные боты». Возникнув в сети как «полулегальные налоговые гавани, пиратские маркетплейсы, или игровые пространства, они постепенно обзаведутся стабильной экономикой, системой управления, кибероружием и превратятся в равноправных участников международных отношений». Гражданин виртуальной страны «своим “юридическим телом” будет обитать в её суверенном цифровом облаке, а “физическим”, если таковое имеется, на твёрдой земле “обычного” государства – как иностранец».

Во всех этих новообразованиях безлюдной демократии люди будут чувствовать себя иностранцами, чужаками, гостями или слугами Машины, которая контролирует и управляет всем происходящим. Утрата субъектности станет платой за относительный комфорт биологических граждан. В эту концептуальную матрицу можно вписать художественный сюжет любой степени занимательности и сложности. Другой вопрос – зачем Сурков опубликовал эти материалы и почему он сделал это именно сейчас.

Многие восприняли появление статьи Суркова как попытку напомнить о себе. Некоторые увидели в футуристических построениях автора ещё одно подтверждение его склонности «плодить симулякры». Другие указали на необоснованную безапелляционность его прогнозов. Скептики, ссылаясь на «Конец истории» Фрэнсиса Фукиямы и пророчество конца XIX века о «городских улицах, которые утонут в конском навозе», усомнились в осмысленности любой дальнесрочной футурологии. А кто-то заговорил о необходимости противостоять отмеченным в статье тенденциям.

Не исключено, что именно последней из перечисленных реакций хотел добиться Сурков и именно поэтому некоторые фрагменты его статьи выглядят как предупреждение об опасности.

В первую очередь речь идёт об угрозах, которые таят в себе соблазны цифровизации, чрезмерный прагматизм и готовность отказаться от иррациональных ценностей (патриотизм, верность и долг).

Говоря о переходе к дистанционному голосованию, создающему предпосылки для ликвидации дорогостоящего обременения в виде депутатов и парламента, Сурков предупреждает: «Это ложное освобождение: избавляясь от “конгрессменов-узурпаторов”, избиратель тут же попадает во Всемирную паутину, запутывается в сети и вступает в двусмысленные и неравноправные отношения с миром машин».

Погоня за эффективностью ведёт к цифровизации политической системы и появлению высокотехнологичного государства, которое обнуляет роль человека, его целеполагание и накопленные веками ценности: «Человеческое, “слишком человеческое” государство веками развивалось как постоянно расширяющаяся семья (семья – род – народ – нация...), в которой находилось место отцам отечества и его сынам, и дочерям, и Родине-матери, и любви, и насилию… А иерархия машин и алгоритмов будет преследовать цели, недоступные пониманию обслуживающих её людей».

Ещё одно предупреждение касается взаимоотношений человека и машины:

«Машина не приложение к человеку, а его порождение. Как человек “произошёл от обезьяны”, так и машина “происходит от человека” и занимает его место на вершине эволюции. И, как любое порождение, она одержима комплексом Эдипа – устранить родителя».

И последнее – о том, что даже самая неправдоподобная антиутопия может стать реальностью: «Лучше ли 2121 год, чем 1984-й? Светло ли будущее? Прекрасно ли оно? Как посмотреть. Красота ведь в глазах смотрящего. Как и справедливость, и свобода, и много чего ещё. Умно ли это предсказание? Серьёзно ли? Трудно сказать. Во всяком случае оно достаточно нелепо, чтобы сбыться. Оно и сбудется – quia absurdum». Здесь налицо лексическая отсылка к «Credo quia absurdum» («Верую, ибо абсурдно»), изречению, приписываемому раннехристианскому теологу Квинту Септимию Тертуллиану. И одновременно утверждение: абсурдное как раз и сбудется.

Подтверждением этого тезиса является перекличка сегодняшнего мира с романом «1984» Джорджа Оруэла: непрерывное переписывание истории, двуемыслие, тотальный контроль (телескрины в романе – камеры и мировая сеть в реальности), Внутренняя партия как прообраз «глубинного государства», противостояние трёх держав – Океании (США), Евразии (Россия) и Остазии (Китай), токсичность традиционных отношений между мужчиной и женщиной, Молодёжный Антиполовой Союз как прообраз ЛГБТ и многое другое. Точность исполнения прогнозов Оруэла предъявляется в качестве косвенного подтверждения адекватности футурологии Суркова, который так, как его старший коллега, посвящён в тонкости политической кухни своего времени.

На вопрос, почему Сурков решил обнародовать своё видение будущего именно сейчас, ответил бывший консультант Кремля Глеб Павловский: «Сурков ощущает, что система подходит к стратегически важному моменту транзита, уже не первому – в первом мы находимся, а ко второму, и он хочет в этом участвовать. Это нормально для политика такой величины». При этом говорил Павловский о том, что Сурков просто решил напомнить о себе, но причину его активизации описал, судя по всему, достаточно точно.

Сурков почти 20 лет участвовал в строительстве российского государства. Он придумал «суверенную демократию» и «долгое государство Путина», которое – из-за неумеренного энтузиазма цифровизаторов, вторгающихся в социальную и политическую сферы, – вполне может оказаться не таким уж долгим. В ситуации, когда российская власть одержима идеей цифровизации, а протестированное в семи регионах электронное голосование решено масштабировать по всей стране, самое время предупредить о негативных последствиях этого начинания.

Независимо от того, насколько адекватны эти опасения, само их наличие является достаточным основанием для того, чтобы указать на возможную опасность.

Тем более что настроения глубинного народа (ещё одна формулировка Суркова), о прочной связи которого с руководством страны он писал в 2019 году, сегодня существенно изменились. Последние выборы показали, что ковид, экономический кризис, рост цен, падение уровня жизни, добровольно-принудительная вакцинация и разочарование в Путине, спровоцированное пенсионной реформой, уже привели к росту протестных настроений. А проблемы с подведением итогов выборов по одномандатным округам в Москве подорвали веру в электронное голосование.

Разрыв между глубинным народом и властью продолжает расти, и на этом фоне под политическую систему страны закладывается, как следует из футурологии Суркова, бомба в виде электронного голосования. В такой ситуации самое время предупредить о негативных последствиях этого начинания, но подтверждений того, что Сурков руководствовался подобными соображениями, нет.

Если сравнивать статью Суркова с другими прогнозами подобного толка, придётся согласиться с экспертами, указывающими на отсутствие у его футурологии должного обоснования, и признать, что в общетеоретическом плане он явно недотягивает до своих известных предшественников.

Автор нашумевшей книги «Homo Deus: Краткая история завтрашнего дня» Юваль Ной Харари строит свою картину будущего на основании разработанной им теоретической базы. Жак Аттали начинает свою «Краткую историю будущего» с анализа проблемного поля, включающего природу, общество и политику. Аналогичным образом устроена «Четвёртая промышленная революция» Клауса Шваба.

Ничего подобного у Суркова нет: в основе его футурологии лежат «память о приобретённом опыте» и «предчувствие опыта предстоящего».

Если же попытаться оценить качество прогноза на основании сформулированных в нём выводов и предлагаемых решений, окажется, что футурология позволяет составить некоторое представление не только о менталитете пророка, но и о степени его испорченности. При таком подходе Харари попадет в разряд учёных-ботаников, Аттали и Шваб – в группу поддержки глобалистов, а сказать что-то определённое о Суркове, который взял свой прогноз из собственного опыта и ощущений, сформулировал вывод в виде предупреждения об опасности и не предложил никакого решения, окажется невозможно.

Отсюда обилие взаимоисключающих оценок. Один из комментаторов даже назвал его «человеком с менталитетом Уильяма Берроуза», намекая на антиутопию «Голый завтрак», поражающую читателей смесью абсурдистского и натуралистического кошмара. Проблема, однако, состоит в том, что у Берроуза есть и другие тексты, например новелла «Кот внутри», в которой среди прочего сказано: «Мы (люди) – коты внутри. Мы коты, которые не могут гулять сами по себе». Кем в данном случае является Сурков – «котом внутри» или участником вакханалии «Голого завтрака» – непонятно.